Молодец мой русый, парень бестолковый,
Не ходи ты ночью берегом болот.
Встретишься с русалкой, девой непутевой...
А глаза русалки — глубже темных вод.
Дремлет в них лукавство, ласка и бездонье
Светится в них отблеск золотых купав.
Встретишься с русалкой... и она спросонья
На тебя набросит ожерелье мав.
А тогда пропал ты. Песенки печальныя
Водяной колдуньи полны мутных чар.
Не пойдешь ты в церковь со свечой венчальной,
Не зальешь ты в жилах жажду да угар.
Екатерина Козакевич. Молодец мой русый, парень бестолковый... Утро, 1928, № 3, 4 января, с. 3.
Январский вечер. Полутени.
Морозом скованный фонтан,
И отпечаток томной лени
В глазах глядящих сквозь туман.
Вечерний сумрак. Мягкость снега.
Трель заливная бубенца
И стук копыт — стремленье к бегу
Гнедых, нас ждущих у крыльца.
Екатерина Козакевич. Январский вечер. Полутени... Утро, 1928, № 21, 23 января, с. 3.
Бледная женщина грезит гранатами,
Сока их рдяного пьяной рудой,
Бредит цейлонскими хрупкими матами
И золотистой восточной фурмой.
Бледная женщина севера дальнего
Сердцем горячим стремится на юг
(Бледная женщина края печального,
Где назревает дыхание вьюг).
Бледная женщина жжет ароматы:
Вечно тоскует, чего-то ей жаль,
Плеч своих нежных высокие скаты
Кутая мягко в индийскую шаль.
Екатерина Козакевич. Женщина с Севера. Утро, 1928 № 120, 3 июня, с. 2.
Не касайся поцелуем ея синих глаз.
Слез невыплаканных дремлет тусклый в них алмаз.
Не касайся нежной лаской ея бледных рук.
Отвернется – на ресницах ты прочтешь испуг.
Не касайся, улыбаясь, ты ея волос,
Не пускай в лицо колечком дым от папирос.
Снег растаял на высотых, уплыла вода;
В сердце девушки безмолвной умерла мечта.
Не вернуть тебе насильно счастья прежних дней.
Отойди! Ты ей не нужен, позабудь о ней!
Екатерина Козакевич. Стихи. Утро, 1928, № 123, 6 июня, с. 2.
Ты придешь к своей бабенке,
Постучишь в ея окно,
И она в лихой шубенке
Выйдет к парню на крыльцо.
Ночь безлунная маячит.
Парня губы горячи.
В хороводах ведьмы скачут,
Что-то треснуло в печи.
В ночи темные Петровок
Парень бабу обнимал,
И всех трех ея золовок
Пуще дьявола ругал.
Е. Козакевич. Русский мотив. Утро, 1928, № 125, 8 июня, с. 2.
Глаз твоих голубое бездонье
Поглотило меня навсегда;
На тридцатом году, как спросонья
Улыбнулась мне счастьем весна...
Кратковременна счастья улыбка
Но размашист мой солнечный взмах;
А потом как беззвучная рыбка
Я умру у тебя на руках.
Е. Козакевич. Глаз твоих голубое бездонье. Утро, 1928, № 155, 10 июля, с. 3.
Из прозрачной, хрупкой бледности
гордых георгин,
до моей безбрежной нежности
миг создай один!
Серебром ширинку шитую
мне потом одень!
чтоб меня, тобой забытую
не коснулась тень.
Из прозрачной, бледности
гордых георгин,
до моей безбрежной нежности
миг создай... один!
Екатерина Козакевич. «Из прозрачной, хрупкой бледности...» Наша жизнь, 1928, № 11, 17 ноября, с. 2.
Не цѣлуй женщин со складкой змѣиною губ;
не будь с ними ласков, будь лучше груб.
И бойся, как заяц боится людей,
ты женщин, чьи очи свѣтлѣе морей.
Обманчива глаз безпокойных лазурь:
узнаешь лишь вихри и множества бурь!
И тѣх, что в глазах прiютили испуг,
не трогай, лаская пальчики рук.
Люби полногрудых, чьи губы – коралл,
чье сердце – холодный, нековкiй металл!
И тѣх, что поют, как весной соловей,
и очи которых – темнѣе ночей;
и тѣх, что живут, улыбаясь росѣ
и ленты шуршащiе носят в косѣ;
и тѣх, что смѣются как звонкiй ручей
и щеки которых зари розовѣй.
Екатерина Козакевич. Стихотворения. Наша жизнь, 1928, № 20, 28 ноября, с. 3.
Я была когда-то маленькой
С вечно трепанной косой,
Баловал меня дед старенький —
Генерал с большой звездой.
Я была прозрачно бледненькой,
В волосах носила шу,
У меня был котик серенький —
Мягкий, ласковый Бижу.
Ек. Козакевич. Стихотворение. Наша жизнь, 1928, № 36, 16 декабря, с. 2.
От полей, что колосьями зрелыми
Гнутся летом устало к земле,
Стали руки мои загорелыми,
Как лианы на тонком стебле.
От цветов васильков, синевою
Что украсили бледную рожь,
Стала греза моя голубою,
Как стальной, остро режущий нож.
А от ветров, что ласкою сонною
Гладят ярков петуний куст,
Я проснулась с тоскою бездонною
И мой взгляд был летающ и пуст.
Екатерина Козакевич. От полей, что колосьями зрелыми. Наша жизнь, 1929, № 237, 14 августа, с. 3.
Нам – поэтам так свойственна нежность,
Как цветам резеды аромат;
Как весенним подснежникам бледность,
Так душам нашим свойственна нежность,
А глазам нашим – ласковый взгляд.
Нам – поэтам присуща влюбленность,
Что собой окрыляет наш ум
И зрачкам придает их замгленность;
Нам от солнца присуща влюбленность,
Огневая расцвеченность дум.
Е. Козакевич. Нам – поэтам так свойственна нежность. Наша жизнь, 1929, № 240, 17 августа, с. 2.
У моей девочки глазки печальные –
Светленький аквамарин,
В голосе звонком есть нотки хрустальные,
Нотки, как звук окарин.
У моей бледненькой пальчики хрупкие
Тонкие пальчики рук;
Ей целовала карминные губки я
С бровок сгоняя испуг.
Я в моей девочке душу заклятую,
Сонной русалки тоску,
Душу тревогой нездешней объятую,
Омут печали ищу.
Раз у самой на губах кровью красная
Терпкость, и холод и жуть,
То и у дочери дремлет бесстрастная
Страха предвечного муть.
Екатерина Козакевич. У моей девочки глазки печальные. Наша жизнь, 1929, № 242, 20 августа, с. 3.
Пастели старинной слинявшие краски,
Агония лебедя белого стон,
Душою забытые детские сказки,
Предутренний сладко-молчащий стон
Веревка оторванных ветром качелей,
Надломленный жизнью суровой талант,
Ребенок, оставшийся без колыбели,
Я – только бездомный, увы, эмигрант.
Екатерина Козакевич. Я. Время, 1930, № 7, 7 января, с. 2.
Я ехала к тебе. Сквозь окна автобуса
Так ласково сиял высоких ламп отсвет.
Кондуктор-мальчуган, похожий на зулуса,
Небрежно подал мне оранжевый билет.
К тебе спешила я. В дубовом кабинете
Ты ждал меня с утра и сам топил камин,
Медведя бурый мех был брошен на паркете
А в рюмках на столе сверкал бенедиктин.
Екатерина Козакевич. Я ехала к тебе. Сквозь окна автобуса... Время, 1930, № 18, 19 января, с. 2.
Не пытайся проникнуть в души закоулки...
Для меня ты – минутный каприз,
Как чеканная крышка старинной шкатулки,
Как рисунок египетских фриз.
Для тебя хочу быть я, как сфинкс, как загадка,
Как Мемнона таинственный звон;
Нет души у меня – лишь культурная складка,
Поколений исчезнувших стон.
Ты за мною следил жадным взглядом пантеры,
Ждал что брошу тебе я кивок;
Но твои разрушаю восторги, химеры,
И другому подам мой платок.
И обнимет другой мои белые плечи,
Снимет с шеи моей жемчуга.
Улыбнешься насмешливо завтра при встрече,
Но болезненно дрогнет рука.
Отчего твой пытался холодный рассудок
Разобраться в поступках моих.
Нарвала я весною тебе незабудок,
В январе позабыла о них.
Екатерина Козакевич. «Не пытайся проникнуть в души закоулки…». Наша жизнь, 1930, № 373, 22 января, с. 3.
Я приду к Вам, нелюбимый,
Сяду на ковре,
А со мной всегда, незримый,
Тот, кто дорог мне.
Вы нальете в рюмку тонкую
Золото вина,
Но с моей печалью звонкою
Я в душе одна.
К Вашим ласкам безучастная,
Для меня Вы – ноль,
В моем сердце дремлет властная,
Роковая боль.
Отошел мой повелитель,
Рыцарь Лоэнгрин,
И пуста моя обитель, –
Мой потух камин.
Так целуйте мои плечи,
Я сейчас пьяна.
Оттого, что были встречи, –
Тяжела тоска.
Екатерина Козакевич «Я приду к Вам, нелюбимый...» Наша жизнь, 1930, № 380, 30 января, с. 3.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума